Битва за Францию - Страница 33

Нет, этот человек обязан был умереть!

Ришелье, славившийся своей импульсивностью, так стукнул кулаком по столу, что опрокинул бокал с вином, и долгое время молча глядел, как оно кровавыми потоками разливалось по столу.

— Очень мудрое решение, — отец Жозеф появился так внезапно, что его высокопреосвященство даже вскочил от испуга.

— Вы, дорогой друг, всегда появляетесь так неожиданно, — с досадой заметил Ришелье, садясь обратно в кресло.

— Главное, вовремя. Меня в отличие от вас очень заинтересовало, откуда взялись проблески ума в пустой голове королевского гардеробмейстра, — заявил капуцин. — Поскольку сам господин Шале думать не способен, совершенно ясно, что кто-то думает за него. И этот кто-то...

Отец Жозеф выдержал эффектную паузу и, подождав, пока уши господина кардинала сравняются цветом с его красной мантией, закончил:

— Уолтер Монтегю!

Не стоит удивляться тому, что Ришелье, уже мысленно похоронивший глупого франта, очень возмутился, узнав о том, что кто-то захотел отнять у смерти её добычу. И очень рассердился, узнав имя этого человека.

— Уолтер Монтегю? — вскричал он. — Я был уверен, что англичанин уже вернулся в Лондон.

— Он в Нанте. Кстати, если ваше преосвященство хочет узнать, на что способен этот человек, советую вам поговорить с епископом Мандским, который только что вернулся из Лондона. Проклятый Бэкингем всё же пронюхал о том, что в свите Генриетты Французской находились люди, преданные вашему высокопреосвященству...

*** * ***

Анри дю Талейран граф де Шале беспокойно мерил шагами камеру. Он уже несколько дней не получал никаких вестей от герцогини де Шеврёз. Услужливый тюремщик, подкупленный Мари, тоже куда-то исчез. Вместо него появился угрюмый швейцарец, которой на все вопросы, касающиеся его сослуживца, мычал что-то невразумительное.

Неужели и герцогиня отвернулась от меня? — пробормотал молодой человек, схватившись за голову. — Это конец.

Отчаяние графа можно было понять, так как на завтрашнее утро был назначен суд, который, если верить отцу Жозефу (а Шале не сомневался, что в этом вопросе страшный капуцин весьма компетентен), вынесет ему смертный приговор.

Поэтому появление человека в красной мантии на пороге его камеры было для несчастного узника как гром с ясного неба.

— Оставьте нас одних, — приказал Ришелье стражникам, и те беспрекословно подчинились.

Он с неким удовлетворением оглядел бледное лицо некогда самоуверенного придворного франта, который, дрожа всем телом, сейчас стоял перед ним.

— Здравствуйте, господин граф, — как можно любезнее проговорил он. — Рад вас видеть в добром здравии.

— Зачем вы пришли сюда, ваше высокопреосвященство? — поинтересовался Шале, кусая губы. — Отец Жозеф уже уведомил меня, какое решение вынесет суд по моему делу.

— А чего вы ожидали? — удивился кардинал. — Единственная бесспорная улика против ваших друзей-заговорщиков — это письмо маркиза де Леска, адресованное лично вам. Поэтому королевское правосудие вправе считать, что именно вы покушались на жизнь короля. Истинные виновники этого преступления выйдут сухими из воды, а вы, мой дорогой граф, ответите за всех.

— Но вы-то знаете правду, — простонал молодой человек.

— Знаю. Но ничего поделать не могу. Единственный человек, который мог бы подтвердить участие в заговоре принца Анжуйского, Вандомов, Конде, французской королевы и герцогини де Шеврёз, — это господин Лувиньи. Но вы сами, сударь, опротестовали его показания.

— Как бы они могли мне помочь? — возразил Шале.

— Господи! — возвёл руки к небу кардинал, словно удивляясь такой наивности. — Да неужели же вы думаете, что, увидев среди заговорщиков имена собственных братьев и жены, король не постарается замять дело?

— Возможно, — пролепетал граф. — Но каков ваш интерес в этом деле?

— Я буду с вами откровенен, молодой человек, — заявил кардинал. — Я вам не друг, и в этой игре вы меня не интересуете в отличие от принца Конде, который так тесно связан с гугенотами Ла-Рошели, что не замедлит поднять восстание против законного суверена, чтобы приблизиться к трону. Я не могу разделаться с принцем без королевской санкции, а король не даст мне её без ваших показаний. Итак, предлагаю вам сделку: вы рассказываете мне, что вам известно о делах заговорщиков, а я вам обеспечу королевское помилование. Что скажете?

Всё это, конечно, была ложь, но Шале воспринял её именно так, как и рассчитывал кардинал.

— А если я откажусь? — спросил он.

— Тогда вы умрёте, — пожал плечами кардинал.

Анри нервно заходил по камере.

— Поклянитесь, что король сохранит мне жизнь, — потребовал он.

Ришелье с улыбкой повторил за ним слова клятвы.

Лицо графа просветлело.

— Давайте бумагу, перо и чернила, — сказал он. — И диктуйте, что писать.

Продолжая улыбаться, кардинал открыл дверь и велел стражникам принести требуемое.

— Одно условие, — проговорил Шале, взявшись за перо. — Имя герцогини де Шеврёз не должно упоминаться.

— Хорошо, — легко согласился Ришелье, который, несмотря ни на что, питал к красавице Мари непонятную слабость.

Имён герцога Анжуйского и, главное, королевы для него было достаточно. Он продиктовал признание, слова которого граф де Шале вывел на бумаге бестрепетной рукой.

— Всё? — спросил он, отдавая письмо кардиналу. — С этим покончено?

По всей видимости, господин де Шале не был знаком с учением иезуитов, допускавшим, что клятва, данная врагу не по зову сердца, а по необходимости, имеет силу только тогда, когда тот, кто клянётся, действительно собирается сдержать обещание. Иначе он бы понял, что только что собственной рукой подписал себе смертный приговор.